Сложные такие люди эти подростки.
Моя дочь, когда стала этим странным существом, я подумала: О Господи! Волосы бордовые, колючая, закрылась, дерзит, мрачная, апатичная, тату, в комнате бардак, питание — отстой и т.д. Где моя девочка? Лёгкая, хохотушка, игрунья, бежит ко мне и я ее кружу, кружева, ромашки, туфельки, а не эти вот ботинки по три килограмма.
И я ещё же вроде как детский психолог, а она мне: «Мама! Как меня достали твои психологические штучки! Бесят! «Я тебя понимаю», «ты сейчас в сопротивлении» и всякая другая хрень! Достало это уже!»
Всё! Мой прекрасный розовый мир тогда рухнул.
Построение нового мира, где я снова обретаю связь со своей дочерью, и не просто связь — мне хотелось близости эмоциональной и душевной — был очень непростым и долгим трудом. Пришлось трансформироваться из мамы курицы, хлопотушки, у которой всегда наготове 4 пункта советов Джона Грея «Как поддерживать сотрудничество с ребенком»: просьба, я понимаю, отвлечение, позитивная мотивация…Так вот, все, что работало, работать перестало, и пришлось дальше идти по целине.
Передо мной был Новый человек, новые отношения, новая Я.
Если обобщить мой опыт жития с подростком, то это можно представить как построение ступенек к моей дочери. Я их строила, они рушились и я строила новые, они тоже ломались, тогда я принималась плести веревочную лестницу или строить лодку, чтобы поплыть к ней на тот далёкий берег, но встречалась с ураганом и теряла лодку. А иногда просто не делала ничего, потому что опускались руки и я только надеялась, что все рассосётся как-то само. Могу сказать, что я очень хотела стать ей другом.
Я очень хотела, чтобы она доверяла мне, а я ей. Чтобы она могла придти ко мне со всеми своими печалями и мы не потеряли бы друг друга.Что бы не просто хоть как то общались и сотрудничали, а остались близкими людьми.
Я очень боялась, что этот разрыв навсегда. Я думала, что я никудышная мама, никудышный психолог, раз ребенок у меня такой, раз все рухнуло в тартарары.
Ещё я не знала, что с ней происходит. Ведь я не была такой в этом возрасте. Потому, пришлось признать, что не хватило смелости быть такой, какой хочется. А мой дочери хватило!
Я не была такой дерзкой, чтобы протестовать и явно сепарироваться от родителей. А как ты ещё поймёшь, кто ты и какой ты, если оставаться в слиянии?
Я не была яркой. И хотя мне очень хотелось быть необычной, индивидуальной, все же мне легче было быть как все.
Я была послушной девочкой, потому что мне было страшно, что мир не примет меня реальной, такой как я есть. Я была не Собой. А дочке хватило смелости рискнуть, пойти против стереотипов, застарелых программ и приличий, которые начинают в какой-то момент душить подростка. И ему нужно от всего отказаться, чтобы найти там во всей этой непонятной (и ему самому) трансформации себя реального, истинного, а не ложного, ожидаемого обществом, родителями.
Моей дочери сейчас 19. Между нами сейчас уже есть эта связь, этот канал, по которому течет тепло от меня к ней и обратно, и мне не надо для этого плести канаты, это выходит естественно. Стены рухнули и иголки дикобраза убрались, потому что ещё и этот период подростковый миновал.
Отношения у нас разные, но живые. По-прежнему бардак в комнате, но это ее личное дело.
По-прежнему Диана часто ест всякую ерунду, но иногда учит меня, как приготовить вкусный овощной салат.
Иногда мы ссоримся, но потом можем обсудить и понять друг друга, и снова быть близкими. Даже на расстоянии, когда не вижу ее неделями, связь сохраняется.
Она учится в колледже и хочет быть психологом. Подрабатывает няней и ведёт в школе замечательные развивающие занятия для детей начальной школы. Есть молодой человек, друзья, потихоньку учится быть взрослой.
Ещё много надо пройти и много чего я вижу ей не хватает для того, чтобы стоять на своих ногах. Но дело это наживное.
Дальше начинается новый этап: как выросшего птенца вытолкнуть из гнезда. Для нас он не будет сложным. Дочь и сама уже хочет снимать квартиру и жить самостоятельно. Надеюсь это все реализуется. А моя главная задача сохранять близость, поддерживать ее, чем смогу, но так, чтобы поддержка была не основной опорой по жизни, а человек научился, прежде всего опираться на себя самого.
_______________________
Что было самое сложное для меня и как я с этим обходилась?
Самое сложное было — научиться переваривать и выдерживать гнев и раздражение и негатив подростка. Именно не срываться в критику, в защитный гнев, а чувствовать: я могу не разрушаться и выносить гнев и обиды своего ребенка.
Например. Когда мне дочь обиженно говорила: Вот! В детстве, когда ты мне купила куклу и вторую подруге на день рождения и я раскрыла куклу, которую мы собирались подарить, а мне так хотелось играть двумя, и я думала смогу упаковать ее, но не получилось, ты так меня ругала! Я отвечала не как обычно: «Диана! Нечего себе! Ты открыла ПОДАРОК! Что я должна была делать, радоваться, да?”
А я научилась слышать ее, а не защищаться от погружения в собственные чувства, что я плохая мама. Я научилась делать паузу и дышатьперед тем, как хочется сорваться на недовольного подростка, замедляться и чувствовать, что это горечь моей той девочки с ромашками, и я, понимая ее, ее инфантильные обиды, снова потихонечку, по сантиметру, соединяюсь с моим подростком.
Я выдыхала и говорила: «Мне так жаль!» Мне действительно жаль, что она плакала и чувствовала себя плохой из за какой-то ерунды и чувствовала тогда, что мама ее не понимает. И это была правда! И я признавала ее правду!
И важно не то, что я была не права, я не виню себя. Я не идеальный родитель. Идеальных не бывает. (Ведь мы развиваемся и взрослеем одновременно со своими детьми.)
Вот это важно: принимая тот факт, что у подростка такие чувства, как есть, и он имеет на них право, родителю не надо оправдываться или скатываться в самобичевание.
Не стоит говорить: а сколько я хорошего тебе сделала, ты не помнишь? Только плохое!
Неблагодарный, вредный подросток, вот ты кто!
После того, как я слушала, и не отрицала, мы стали потихоньку сближаться, иногда пить чай. Порой были немногословны лишь пара фраз: “Все норм, ма!” А порой над чем-то смеялись.
Не помню того конкретного дня, когда я поняла, что лестница к моему подростку построена. Но у меня лично ушло на это года четыре или пять.
Я поняла за это время:
- Что подростковый период — это такой важный этап развития и трансформации человека, и он движется как то коряво, угловато, как превращение в бабочку некрасивой куколки.
- Эти сложности — то, что происходит, не потому что ты плохой родитель, а потому что это нормально, это естественный кризис человеческого развития, кризис необходимый для взросления
- Что очень тяжело смотреть, когда ребенок застревает в куколке, смотрит в одну точку, лежит и не хочет жить. Это невыносимо. Но потом, когда ты понимаешь, что это такие волны, и видишь, что это временное выпадение, чтобы пожалеть себя, чтобы спрятаться в кокон, чтобы убежать от проблем и сложных задач жизни, перезагрузиться, может быть, становится легче. Естественный процесс, когда надо дать себе побыть несчастной, чтобы затем снова быть радостной.
- Иногда просто есть необходимость в днях покоя, чтобы переварить много событий и информации.
И когда я весь этот паззл сложила, стала понимать лучше, что это не критично.
Постепенно я стала отказываться от напряжённой, панической реакции:
“Боже! Ну сколько можно лежать! Встала бы, побегала!
А ты сделала домашку?
Конечно хочется спать! Режим то у тебя какой! Никакой!”
И даже: “Диана, я понимаю, что ты устала, но на повестке дня то-то и то-то.”
Я искала каждый раз новый подход, новый выход. И он проходил через понимание, что я не могу сейчас сделать себе вновь счастливого ребенка, быстро и немедленно! Иногда я просто ложилась рядом, обнимала её и мы так лежали, она начинала плакать и я плакала вместе с ней. Мы ничего не говорили друг другу, но в этот момент, происходило что то целительное, что то важное, что-то нужное для нас обоих и как-то становилось на время всем легче.
Затем она вставала, делала домашку, убиралась, шла в школу, шла к друзьям.
Или иногда я просто «переводила ей ее же саму», не спрашивая: “Что опять происходит? Что случилось” (подростки ещё не очень рефлексируют, просто “выпали в осадок”, а что, почему — они сами не понимают, не осознают и пугаются, что с ними что-то не так.)
И поэтому иногда работало такое: “Я вижу, что тебе сейчас плохо, у тебя была тяжёлая неделя. Психике надо это все переварить. Ничего страшного. Все в порядке. Иногда все “выпадают в осадок” и ничего не хотят, потому что для борьбы нужны силы. А силы сейчас ты все отдала зачетам. Давай сегодня не ходи в школу. Полежи, поплачь, если получится. Позвони психологу. Ты поссорилась с подругой же ещё две недели назад и это тоже выбивает из колеи. Но я считаю, что ты была права и вот с этим и этим справилась отлично. “Тебе обычно нужен день-два, и потом снова ты очухаешься и уже завтра будет все легче восприниматься. Сейчас мы сделаем чай, надо перекусить. Что тебе бы хотелось? Ничего, хочется просто в ванную? Ну хорошо.»
И так обычно получается, если мы не паникуем и не вытягиваем за волосы из болота подростка, как вытаскивал себя Мюнхгаузен. День, два, и подросток другой снова.
_____________________________________
Таких взлетов и падений во время подросткового периода может быть несколько. Надо заранее запастись терпением, так как процесс этот не быстрый, и порой кажется, что ничего не работает.
Но вода камень точит и в результате что-то меняется, двигается, просто не сразу это видно.
Однажды я поняла, что мои чувства к ней тоже очень изменились, от “сюси-пуси” до серьезного, порой и отдаленного отношения. Если что, я рядом и принимаю тебя такой, какая ты есть. Когда выйдешь из своей пещеры, я тут. Я занимаюсь своими делами, у меня много всего тоже интересного, важного и помимо тебя, но ты мне важна, и если надо, мое внимание будет с тобой, когда тебе это понадобится.
Иногда она подходила и мы обнимались, но это было редко. Сюси-пуси-нежности стали профанацией. Нужна была какая-то другая любовь, более зрелая, более взрослая, когда я уже не воспитываю, а смотрю из своей личности на другую личность и скорее подсказываю и курирую. Это больше похоже на уважение и приращение в команду, которая вместе уже борется с водопадами и буераками этой жизни.
Мне пришлось самой взрослеть и трансформироваться. Я работала с психологом и у самой вылезло много личных, родительских программ, в которых жила. Они давили на меня, но оказывается, я так с ними слилась, что не замечала и хотела, чтобы моя дочь тоже жила как я. Соответствовала моим ожиданиям, а не своей природе.
Это примерно, как я бы хотела, чтобы у меня была кудрявая белая березка, и не могла принять, что вместо нее растет корявый баобаб.
Все непривычное, незнакомое пугает. Да и тот подход, который был у наших родителей, уже не работает.
Мне пришлось стать более деликатной и молчаливой. Когда я из раза в раз говорила, как мне казалось святую правду: “Дочур, ты же худеешь! Три дня клетчатку ела, а сейчас мороженое. От него же толстеют. Может не стоит?” После чего Диана молча вставала и уходила в комнату. Ее это ранило, так как она и сама чувствовала и знала это, а я ещё раз давила ей на больную мозоль.
Я стала больше молчать. Или могла сказать: “Я поем капусту сегодня! Держалась три дня, подержусь и четвертый! Хотя, эх тяжело! Если завтра съем, как ты мороженое, все равно не буду себя винить. Лето же! Как же без этого то!”
Ещё я поняла, что этот кризис, который в любом случае пройдет, и подросток возвратится, так как нет уже тех гормональных перепадов, внутренние конфликты потихоньку урегулируются и ему не надо больше отделяться. Если на него не давят, то и не надо убегать. Подростку тоже нужна наша поддержка, поэтому он идет к нам тоже потихоньку, хотя мы порой, этого не замечаем.
Я очень благодарна своему личному подростку. Тому, что я сама стала другой! Я стала более настоящей и более взрослой. Я сама проживала своего подростка внутри и давала себе этому процессу наконец свершиться. Смотрела, как это должно быть и тоже училась быть более смелой и настоящей.
Я научилась строить отношения, когда есть не ребенок и родитель, а личность и личность, уважая границы и чувства друг друга. Я знаю, это было непросто, но я все равно бы прошла этот путь снова, зная, что он приведет к этой точке, к которой мы пришли. И ещё много впереди, я надеюсь. Женитьба, внуки, поддержка в разные периоды мои и Дианы, и я снова буду учиться быть гибкой, быть Собой и с Дианой в этой нашей изменяющейся жизни.
Я так же стала более квалифицированным подростковым психологом и с подростками. Это был еще один такой приятный благоприобретенный бонус.
И более конкретно поняла, как родителю подростка усидеть на двух стульях: стуле менеджера и стуле друга, и как и когда с них перепрыгивать.
Как более “экологично” слушать подростка и давать понять, что его понимают и принимают. Как переждать кризис этого возраста бережно для себя.
Как работать с подростками, так, чтобы им самим было легче проживать свои трансформации, свои негативные чувства и понимать себя, кто ты реальный и куда идти в своем развитии дальше. Как понимать, где сопротивление, чтобы повзрослеть, а где просто застревание в негативе, чтобы просто чувствовать, что я есть, через боль и агрессию. И как выходить из этого застревания. Как наладить отношения между подростком и родителем.
Техника «Зеркало» не раз выручала нас с Дианой и эту технику, по воссоединению и лучшему пониманию друг друга, мы даем в курсе для детских психологов.
Как помочь подростку выкарабкаться из состояния угнетенности и ощущения собственной ничтожности и лучше понимать, как с собой обходиться, когда ты в травме, или не можешь справиться со своими негативными эмоциями. Дает вынести их, правильно пережить и контейнировать, а не начинать резать себя или думать о конце жизни.
Весь этот богатый опыт запечатлен в техниках и в практике, которыми мы делимся на нашем со Светланой Смирновой курсе. Приходите!
